Ещё два древних, как вся Европа, населённых пункта: Бесалу и Рупит. В первом мало народу, во втором вообще четыреста человек населения. Кроме того, на гору, где построен этот Рупит, ведёт такой извилистый серпантин, что из автобуса сыплются абсолютно офигевшие граждане, плохо соображающие, куда они попали и где их вещи. Оба этих архитектурных памятника выстроены из камня веке этак в десятом-одиннадцатом, и жители их очень берегут. В Рупите вообще всем вменяется вешать на окна занавески в одном стиле и держать на подоконниках цветочки. Очень симпатично, но я, проживай я в Рупите, попросила бы крестника Золушка вышить мне на шторке какой-нибудь хоррор или хоть восхождение хоббитов на Ородруин, что ли. У нас тут нашествие саранчи - пол-отеля заселили подростки-боснийцы; бедные пенсионеры! Бедные мы! Мало того, что они орут, как стая ворон и обвесили все балконы своими тряпками, точно цыгане - они ещё отожрали весь канал, и интернет у меня теперь дохлый. Фотохостинги от меня отреклись. Удалось загрузить только парочку: это с моста в Бесалу, это с моста в Бесалу, а это фрагмент входа в часовню. а это фрагмент входа в часовню. Мусик, увидев эту фотографию, ликовал и убеждал меня, что это один-в один я, когда вредничаю, и что мне следует вырезать себе аватарку из этого снимка.

Карусель прекрасна. Она сияет, скрипит и потрескивает. Дети катаются с удовольствием, взрослые мечутся, но тоже катаются. Карусельщик, очень характерный дяденька, раскланивается с каждым, собирая билеты, порхает туда-сюда, целует лошадей в морды - безупречно сочетается с атмосферой, в общем. На противоположную сторону уходят две девицы и отец семейства, поблизости в нерешительности мучается дама - выбирает себе транспорт, а рядом со мной на самого здоровенного коня вдруг сажают крошечную девочку. Конь ужасных размеров, стремена куда-то делись, а тут ещё и я впридачу. Малявка смотрит на меня крайне недоверчиво, но замечает, как я глажу лошадиную шею; на лице моментально меняется выражение - а, не, это своя - и малявка быстро-быстро гладит своего коня, видимо, уговаривая не сбрасывать её. Смотрю вверх - расписной потолок, картины, витой шест; верёвка тоже витая, стягивает запястья и лодыжки, вращается деревянный пол, раскручивается тело, подвешенное вниз головой. Изабелла спит, почему-то не умирая, и видит резные перильца, кареты и зверей, маленькие зеркала, огоньки и цветы.

- У меня тоже были кони, - говорю я своей лошадке. - Когда нас представили друг другу, они тоже были белыми...