Таааак, ваш Лисичень потерял стихи, долго не мог найти, нашёл случайно, а это, оказывается, вообще Тикки Шельен. Мда! Положу-ка сюда, чтобы было, а то, знаете ли.
Келпи
Скоро полночь
Анна выходит из дома.
Анна берет свою старую сумку,
В сумке лежит буханка черного хлеба,
Хлеб она покупает с утра в монастырской пекарне –
Надо же, день пролежал – и ничуть не черствеет, и пахнет как надо.
В переулке
Тихо, темно и безлюдно.
Тускло блестят жестяные машины.
Анна едва ковыляет, стуча клюкою,
В темной беретке, в пальто порыжевшем, потраченном молью,
Нищая бабка, безродный обломок Москвы, завсегдатай помоек.
Ржавая жесть тополиной листвы бросается ей под ноги,
Анна неспешно бредет по асфальту под сизо-лиловым небом.
По переулку, потом на бульвары - тащится кулем убогим.
Пахнет листвою, лежалым сукном, монастырским хлебом…
Старый тополь.
Прутья вцепились в воздух,
Нет ни машин, ни собак, ни пьяных,
В сумке лежит буханка черного хлеба,
Возле прудов – никого, только Анна, тополь и вязы,
Анна негромко свистит, из воды раздается тихое ржанье.
Плещет холодная мелкая зыбь грязной московской водицы.
Старая Анна подходит к пруду. Сизое небо рядом.
А из воды на горбушку в руках водяная лошадь косится,
Смотрит на Анну и тихо ржет, стережет, провожает взглядом.
Снег не выпал
В это полнолунье.
Анна в воду хлеб кидает,
Хлеб плывет среди размокших листьев,
Лошадь под водою прядает ушами,
Тянется к еде, но на поверхность не выходит…
Анна помнит
как однажды в детстве
Над Москвой ревела буря,
А она бежала по бульвару,
Задыхаясь от листвы, песка и ветра,
А над нею мчались кони, всадники, собаки…
Хлеб постепенно идет ко дну, лошадь почти не видно.
Анна, вздыхая, плетется домой, в переулок пустой и гулкий.
Вряд ли увидятся еще раз, впрочем, гадать-то стыдно.
Стынет водица в темном пруду, шуршат тополя в проулке.
.
О лисьей памяти
Таааак, ваш Лисичень потерял стихи, долго не мог найти, нашёл случайно, а это, оказывается, вообще Тикки Шельен. Мда! Положу-ка сюда, чтобы было, а то, знаете ли.
Келпи
Келпи